Бездна [Скачок в вечность] - Роберт Хайнлайн

Нет, Джо. Пропасть между нами и ими узка, но очень глубока. Мы не можем ее заполнить.

– Я бы хотел, – сказал Гилеад, – чтобы ты не записывал меня в эти свои «Новые Люди», – мне больше по душе быть на другой стороне.

– Ты сам решишь, на какой ты стороне, как это уже сделал каждый из нас.

Гилеад настоял на перемене темы разговора. Обычно он не склонен был к душевному волнению, но этот разговор расстроил его. Он понимал аргументы Болдуина и соглашался, что они справедливы, но душа его восставала против них. Перед ним обнажилась острейшая из всех трагедий: абсолютное противостояние двух в равной мере благородных и имеющих законное право на существование точек зрения.

– И что же вы тут делаете – кроме того, что воруете пленки?

– М-м-м… Много чего. – Болдуин с облегчением расслабился и опять стал выглядеть преуспевающим бизнесменом. – Толчок туда, пинок сюда – так и удается удержать горшок с кашей в равновесии, а в свободное время мы регулируем давление всевозможными окольными способами. Да еще отыскиваем подходящий материал и притаскиваем его в свое лоно, когда это удается – мы же за тобой десять лет наблюдали.

– Да-а?

– Ага. Это только первоначальное мероприятие. Изучая общественные события, мы исключаем всех, кроме одной десятой от одного процента: вот за этим тысячным индивидуумом мы наблюдаем. А кроме того, мы занимаемся общественной агрономией. – Он усмехнулся.

– Закончи же свою остроту.

– Мы пропалываем людей.

– Извини, я сегодня несколько туп.

– Джо, разве ты никогда не испытывал неудержимого желания искоренить какое-то зло, вырезать вонючее гнилое мясо, которое заражает всех, кто с ним соприкасается, и все же – наделено законным правом на существование? Мы с ними обращаемся как с раковыми опухолями: мы их удаляем из тела общества. Мы ведем учет «Подлежащих Смерти»; когда человек становится полным моральным банкротом, мы закрываем его жизненный счет при первой же возможности.

Гилеад улыбнулся:

– Если бы вы могли быть уверены, что всегда правы – было бы прекрасно.

– А мы всегда уверены, хотя наши методы конечно не оправдал бы обезьяний суд. Возьмем миссис Кейтли – у тебя на ее счет есть какие-то сомнения?

– Нет.

– Почему же ты не хочешь ее приговорить? Не затрудняй себя ответом. Или, например, через две недели состоится грандиозное шаманское сборище возобновленного, ставшего лучше-и-крупнее-чем-раньше куклукс-клана на горной вершине по дороге к штату Каролина. Когда веселье достигнет апогея, когда они будут выкрикивать свои непристойности, накачивая друг друга и пробуждая один в другом разрушительный дух, по Божьей воле свершится акт, который уничтожит всю эту шайку. Весьма печально.

– А я не могу в этом участвовать?

– Ты еще даже не ученик. – Болдуин продолжил:

– Есть проект увеличения наших рядов, но это программа, рассчитанная на тысячу лет. Чтобы ее выверить, надо иметь вечный календарь. Гораздо важнее сейчас держать спички подальше от дитяти. Джо, прошло восемьдесят пять лет с тех пор, как мы казнили последнего комиссара: тебя не удивляло, почему в науке так мало сделано за это время?

– Разве? Произошло столько перемен!

– Незначительные переделки, кое-какие эффектные результаты, но ничто из этого не захватывает основ науки. Разумеется, при коммунизме был достигнут весьма небольшой прогресс: тоталитарный политический режим несовместим со свободными исследованиями. Заметь: коммунистическое безвременье ответственно за то, что Новые Люди сплотились и организовались. Большинство Новых Людей – ученые, по совершенно очевидным причинам. Когда коммунисты попытались управлять естественными законами с помощью политики – лысенковщина и тому подобная бессмыслица, – многие из нас ушли в подполье.

Опущу детали. Это нас сплотило, дало практику подпольной деятельности. Основные исследования стали вестись в тайне. Некоторые из них были явно опасными, и мы решили на время их отложить. С тех пор количество тайных знаний значительно выросло, так как мы не позволяем им выйти наружу, пока убеждены, что они представляют опасность. Поскольку большая часть этих знаний опасна и поскольку вне нашей организации действительно есть очень мало людей, способных к подлинно оригинальному мышлению, официальная наука почти стояла на месте.

Мы не ожидали, что придется действовать таким способом. Мы надеялись на то, что новая конституция либеральна и действенна. Но новая республика оказалась еще более жалкой, нежели прежняя. Прогнившая этика коммунизма продолжает развращать даже после того, как исчезла эта форма правления. Мы продержались. Теперь мы знаем, что должны продержаться до тех пор, пока не изменится все общество.

– Котелок, – медленно произнес Джо, – ты говоришь так, как будто был свидетелем всего этого. Сколько же тебе лет?

– Я скажу это тебе, когда ты будешь в таком же возрасте. Человек прожил достаточно, если у него нет жажды жизни. Я до этого еще не дошел. Джо, мне нужен твой ответ, или этот разговор должен продолжиться при нашем следующем свидании.

– Ты его уже получил в начале – но послушай, Котелок, есть одна работенка, я хотел бы, чтобы ее поручили мне.

– Какая же?

– Я хочу убить миссис Кейтли.

– Не спеши так, не то штаны потеряешь. Когда ты пройдешь обучение и если она тогда все еще будет жива, тебя смогут для этой цели использовать…

– Спасибо!

– … при условии, что ты окажешься подходящим инструментом. – Болдуин повернулся к микрофону, позвал: – Гэйл! – и добавил еще одно слово на чудном языке.

Гэйл немедленно появилась.

– Джо, – сказал Болдуин, – когда эта юная леди кончит с тобой заниматься, ты будешь уметь петь, свистеть, жевать резинку, играть в шахматы, задерживать дыхание и одновременно со всем этим запускать воздушного змея, да еще не слезая с подводного велосипеда. Бери его, сестренка. Он твой.

Гэйл потерла руки:

– О, вот повезло!

– Сперва мы должны научить тебя видеть и слышать, затем запоминать, после – говорить, а уж тогда – думать.

Джо взглянул на нее:

– А что же я, по-твоему, проделываю сейчас?

– Это не разговор, а какое-то бурчание. Кроме того, английский язык по своей структуре не приспособлен к мышлению. Замолкни и слушай.

В подземной классной комнате у Гэйл была специальная аппаратура для записи и воспроизведения света и звуков. На экране вспыхнули и быстро погасли светящиеся цифры.

– Что там было Джо?

– … девять-шесть-ноль-семь-два… Это все, что я уевоил.

– Цифры держались целую тысячную долю секунды. Почему ты запомнил только левый край ряда?

– Дальше не успел прочесть.